И ДЕЛИЛИ, ДЕЛИЛИ ЗЕМЛИЦУ
Ядром столыпинской программы приватизации сибирской земли являлось «Положение о поземельном устройстве крестьян и инородцев на казенных землях сибирских губерний и областей», направленное в ноябре 1910 ноября в Государственную думу для рассмотрения. Этот законопроект надолго застрял в земельной комиссии парламента и так и не стал законом.
Однако Петр Столыпин, привыкший к всевозможным проволочкам законодателей, не имел морального права ждать. Под его руководством была разработана система мер, подготавливающих введение частной земельной собственности в Сибири.
Еще в 1908 году правительство приступило к размежеванию наделов крестьянских общин в Сибири. Но после поездки Столыпина в этот край в августе-сентябре 1910 года это архиважнейшее государственное дело получило мощнейший импульс.
3 ноября 1910 года премьер-министр отправил сибирским губернаторам циркуляр, в котором требовал «не допуская каких-либо насилий над волею самих старожилов или новоселов, содействовать тому, чтобы сельские общества с общинным землепользованием перешли к владению личному». Местным чиновникам в личных беседах с населением настоятельно рекомендовалось проявлять служебный такт и благожелательную настойчивость.
Несомненно, в этом столыпинском предписании отразились новые подходы в попытках правительства провести фермеризацию России. Ведь в центре страны насилие над крестьянами при создании хуторов и отрубов было обычной практикой! Столыпин умел учиться на своих ошибках.
В Европейской России внутринадельное межевание проводилось в основном за казенный счет. Сибирь избегла этой участи. Платить за подобные землеустроительные работы из своего кармана обязывались не только старожилы. Когда в июле 1911 года главноуправляющий землеустройством и земледелием Александр Кривошеин попытался испросить государственный кредит на производство казенными землемерами размежевания переселенческих поселков азиатской части страны, Столыпин ему отказал. Обычно не жалевший на земельные преобразования средств, премьер предпочел переложить эти расходы на плечи самих новосельцев.
Несмотря на это, в Сибири темпы выделения сельского населения на хутора и отруба были просто поразительными. В центральной России этот процесс пошел с 1906 года, но через десять лет только 2,3-2,4 миллиона крестьянских хозяйств из 14,6 миллиона вышли из общины. В Сибири же к 1916 году 290 тысяч старожильческих дворов, то есть примерно четвертая их часть, возбудили ходатайства о внутринадельном межевании. И почти каждый десятый домохозяин из их числа успел стать единоличником.
Казенных землемеров не хватало. Но это не смущало сельское население. Приняв соответствующее решение на сельском сходе, крестьяне очень часто нанимали первых попавших частных землемеров, платили им втридорога, выделяли в страдную пору из своей среды им помощников и делили, делили землицу...
Очень высокопоставленный чиновник, управляющий Земским отделом министерства внутренних дел Я.Я. Литвинов, посетивший летом 1911 года Томскую губернию, был поражен этим явлением. Выступая на заседании губернского управления, он так определил его причину: «В то время как размежевание наделов в Европейской России вызывается причинами экономическими... в Сибири этот вопрос вызывается соображениями правового характера, имеет юридическое основание. Сибиряку, прежде всего, нужно избавиться от тех земельных беспорядков и неурядиц, которые являются следствием захватного права пользования землей... Ему нужно для определения своего землепользования произвести разверстание угодий в возможно краткий срок».
Такое объяснение страдает явной неполнотой. На Томскую губернию приходилась львиная доля (примерно четыре пятых) выделившихся из общины сибирских крестьян. Эта губерния тогда являлась не только самой густонаселенной. Она намного опережала остальные районы Сибири и по темпам землеустроительных работ по законам конца 90-х годов XIX века, а, следовательно, в ней гораздо больше угодий крестьянских селений было полностью ограничено от земель непосредственного владения казны и Кабинета его императорского величества. А именно такие деревни обладали юридическим правом на проведение внутринадельного межевания.
В восточносибирских губерниях у крестьян земли было больше, при необходимости они все еще могли беспошлинно пользоваться свободной казенной землей, и поэтому вопрос укрепления своих угодий в единоличное владение перед ними стоял не так остро. Ценность земли на востоке Сибири была сравнительно низкой.
Другое дело в Западной Сибири. Сказывалась ее сравнительная близость к центру страны. Рыночные отношения здесь проникли не только в прижелезнодорожную зону, но и в отдаленные села. Под влиянием переселенческой лавины столыпинского периода земельные цены резко рванули вверх. У крестьян рождалась суровая экономическая необходимость закрепить за собой свои угодья.
В Европейской России попытки выделиться на хутора и отруба часто вызывали ожесточенное сопротивление середняцкой части деревни. Привыкшие к общинному жизненному укладу, многие крестьяне психологически не могли освободиться от этой душащей частную предприимчивость удавки. И если бедняки жаждали продать доставшиеся им участки и рвануть без балласта в город (заработки рабочих в те времена были очень даже приличными), а кулаки мечтали умножить свои кровные накопления, став полными единоличниками, то средние крестьяне, и экономически порой, не были готовы к коренному изменению своего образа хозяйствования.
В Сибири же община была заметно слабей, гораздо реже вмешивалась она в поземельные отношения между крестьянами, не давила своим бременем, а потому местный селянин много охотнее шел на хутора и отруба. Именно относительная незрелость общины делала сибирского деревенского мужика надежным сторонником столыпинских преобразований. Специфическое положение Сибири могло сделать ее фермерским раем и существенно усилить экономическую мощь державы.
В современной нашей деревне зарождаются очень сходные процессы. Одряхлевшие совхозы и колхозы не в состоянии нас накормить. И как бы ни били себя в грудь их «генералы», деградация этой насквозь прогнившей сельскохозяйственной системы будет продолжаться. Однако и сами «генералы» во многом заложники существующей всеобщей безладицы. Экономическая и психологическая среда, в которой мы живем, делает в данный момент бесперспективными попытки и реформировать колхозно-совхозную ленинско-сталинскую выдумку, и провести решительную фермеризацию.
«Внутринадельное межевание» колхозно-совхозных угодий может пойти успешнее там, где экономическая среда будет более приемлема для такой реформы. В тех регионах, где рыночные отношения быстрее пойдут вглубь, сложатся и более благоприятные условия для выделения сельчан на хутора и отруба.
Немаловажную роль может сыграть степень зрелости самих колхозов и совхозов. В хозяйствах, где природные угодья и наемные работники эксплуатировались менее жестко, а также там, где кризис социалистических сельскохозяйственных организмов наиболее глубок, мотивации населения к прощанию с ними будут более сильными. Как это ни парадоксально и тягостно, нарастающий кризис может помочь россиянам создать достаточно эффективное сельскохозяйственное производство на селе.
Эстонский историк Ю. Кахк однажды провел очень любопытное исследование. Он обсчитал доходы и расходы западнороссийских помещиков в начале XIX века. Получилась удивительная картина. Те помещики, которые, начитавшись Адама Смита и Давида Рикардо, стали применять наемный труд в своих имениях, неизбежно прогорали. Эксплуатировать крепостных крестьян было много выгоднее. В условиях, когда в стране господствовало крепостное право, слишком дорого обходился наемный труд. Мало было у нанимавшихся на работу конкурентов. В итоге помещики экономически не были заинтересованы в крушении крепостного права. Только центральная власть оказалась в состоянии провести эту реформу сверху.
Видимо и у нас без сильной и инициативной центральной и местной власти коренных преобразований на селе не получится.

1992 г.


Вернуться назад
Напишите мне


 

Сайт создан в системе uCoz